— Ерунда, чтоб ты понимал, Сенька, сто́ит, как чугунный мост. — Ответил Милославский, имея в виду стрекозу, а потом резко захлопнул крышку. — Вот только не пойму, с хрена ли их две…

Окончание его фразы было не очень понятно, но уточнить я не успел.

— Подожди! Там на фотографиях отца вроде видел. Почему он в такой форме? Кино, что ли, снимали? Отец молодой совсем. — Сенька попытался отобрать коробку у Жорика, но тот быстро убрал ее в сторону. Даже спрятал под мышку.

— Ага, кино. Угадал. Любил наш папенька в молодости примерить на себя разные роли. Талант так и пёр со всех щелей. Давайте спать ложиться, граждане кладоискатели. До утра еще времени много, хоть, может, выспимся. Нам обратно возвращаться, между прочим. — Мажор поднялся на ноги и пошел в сторону сарая, который они с Сенькой называли гордым словом «сторожка». По мне, так натуральный сарай и есть. Добротный, но явно не приспособлен для жилья.

— Че он психует? — Семен задал вопрос, на который я точно не готов был ему отвечать. Не хочу брать на себя ответственность за всякие психологический травмы подростка. А травмы будут неизбежно.

Во-первых, вполне понятно, Жорик не планировал рассказывать младшему брату правду об отце. Тут, наверное, согласен с Милославским. Не нужна пацану эта информация. Потому что не известно, как Сенька к ней отнесется. Хотя, наверное, известно. Стресс будет у него. Папа — фашистский прихвостень. Да и вообще, вся его жизнь — сплошная ложь. Нет. Пусть продолжает жить в неведении. Все равно лично для Сеньки это уже ничего не решит. Я надеюсь на это. Зачем ему отдуваться за чужие грехи. Один вон, уже, расплачивается.

Во-вторых, мы с Мажором тоже надеялись найти что-то более вразумительное. По крайней мере, желание настоящего Жорика спрятать коробку, как можно дальше, давало для этого повод. А теперь ни черта не понятно, чем он руководствовался.

Фотки, да. Ок. Но их вообще, по-хорошему, лучше бы сжечь к чертям собачьим. Все. Аристарха нет. А ради спокойствия его детей, такую правду лучше уничтожить и не вспоминать. Но брошь там на кой черт? Откуда она взялась? И, кстати, с Милославским я полностью согласен. Дорогая штучка. Очень дорогая. Сразу понял, стрекоза полностью сделана из брюликов. А если даже я, не великий знаток ювелирного дела, сообразил с первого взгляда, значит, брюлики наивысшего качества.

И что? Дальше, что? Вообще ничего. Хотя, изначально, и я, и Жорик были настроены найти на деревенском кладбище Страшную Тайну. Именно так. С большой буквы. Не знаю…может, какие-то записи, может, тоже фотки, которые принесут пользу.

Вообще, еще когда шли со станции, я уже проклял все на свете. Потому что мы именно шли. Шли… Шли…Долго. Мне в какой-то момент начало казаться, что дорога бесконечная.

Я с тоской оглядывался назад, чем изрядно веселил обоих Милославских.

— Что такое, Стасик? — Жорик топал рядом, косился на меня с усмешкой. Сто процентов, глумился в душе.

— Ничего. Воздухом дышу. Наслаждаюсь природой. Только, знаешь что? В гробу я видел такие прогулки. Знал бы, хрен бы с тобой поперся. Долго еще?

— Нет, — Хохотнул Мажор. — Совсем чуть-чуть. Еще два поля и три луга. Как любят говорить местные, пару километров.

— Сука…

— Не ругайся при ребёнке. — Милославский толкнул меня в бок. Не сильно, больше прикола ради. Я так устал, что даже не было сил ему ответить. И это при том, что вообще-то Соколов после армейской жизни — закаленный испытаниями товарищ. Но дорога вымотала сильно.

Ребенок наоборот был счастлив и скакал рядом с нами, как молодой козел. Сенька очевидно это место очень любит и его распирало от радости.

Короче, когда мы добрались до деревни, я проклял все на свете. Еще солнце жарило, как назло, невыносимо. Хотя на улице, между прочим, дело шло к вечеру. Поезд прибыл на станцию, которая называлась «Квашино» около пяти часов после полудня. Сначала меня все веселило. Особенно буквы, висевшие на здании вокзала. Я даже блеснул своим прекрасным чувством юмора, зарядил несколько шуток про Матроскина, Шарика и Дядю Федора. Но потом веселье пошло на убыль. Мое, по крайней мере, точно.

Оказалось, до Зеленух надо было пилить пешком. В итоге, спусти полчаса, хотелось пить, есть, помыться и забить хрен на все. Особенно, забить хрен. Это было самое главное желание.

Наконец, послышались звуки, характерные для села. Совсем близко лаяли собаки, мычали коровы и женский голос настойчиво звал какую-то Марту.

— Так…стоп. — Скомандовал Жорик и поднял одну руку вверх.

Мы с Семёном послушно остановились. Шли следом, поэтому и замерли за спиной нашего локомотива.

— Нам нужно проскользнуть на кладбище так, чтоб никто не увидел. — Выдал Мажор.

Милославский застыл на пригорке, задумчиво рассматривая дома, которые начинались сразу за мостиком, перекинутым через узкую полоску то ли заросшей речки, то ли болотца.

Мы с Семеном, как два дурака, переминались с ноги на ногу рядом с Мажором. Ждали дальнейших указаний от предводителя похода. Потому что я, например, не знаю, каким образом пройти все село насквозь незамеченными. Даже на расстоянии было видно, как у дворов и по деревенской улице суетятся люди. Я так понял, они встречали коров. Коровы просто тоже имелись. Брели вдоль домов, сворачивая к нужным домам. Так как пригорок был достаточно высоким, то обзор с него открывался вполне приличный. Мы могли наблюдать перед собой практически половину деревни.

— Предлагаю отсидеться в кустах, пока стемнеет. — Высказал своё предложение Сенька.

— Круто. Вот и сиди. А мне жрать охота, между прочим. — Ответил я пацану. — Вы че не сказали, что нам предстоит игра в диверсионный отряд? Хоть бы тогда в вагоне-ресторане что-нибудь прикупили.

Я, конечно, тупанул сам. Жорик не вдавался в детали будущего мероприятия, но можно было сообразить, вряд ли мы пойдем по главной улице с оркестром. Однако, вслух решил свалить всю вину на семейство Милославских.

— Да хрен его знает…– Мажор пожал плечами. — Не подумали как-то.

— А я вообще не знал. Меня вообще хотели из поезда выкинуть. — Моментально перевел стрелки на брата Семен.

— Ясен пень. Вы же в походы никогда, наверное, не ходили. Не знаете, что еда и вода это самое главное. Да, Георгий Аристархович? — Я посмотрел на Милославского, естественно, в данный момент имея в виду совсем другого человека. Того, который в своей жизни сынка богатого олигарха не научился простым, жизненно необходимым вещам.

— Почему не ходили? — Заступился Семен за Мажора. — Очень даже ходили. А почему мы крадемся тайком? Можно ведь заскочить к дядь Вите. Он будет очень рад. И зачем вообще нам кладбище?

— Додумался, наконец, спросить. — Мажор хоть и не так сильно, но продолжал злиться на Сеньку, говорил с ним через раз, через губу. Но тут, видимо, решил всё-таки что-то объяснить. — Надо было спрашивать до того, как ты в поезд прыгнул. Спрятал я там кое-что. А к дяде Вите, это, конечно хорошая идея. И он даже, наверное, мог бы не афишировать наше появление. Но не забывай, что у дяди Вити есть соседка, Ольга Ивановна. Она за полчаса все село оповестит.

— Когда спрятал? — Пацан даже рот открыл от неожиданности. — Тебя же в Зеленухах два года не было.

— Когда…когда…Тогда! — Жорик покрутил головой, а потом, махнув нам рукой, направился к ближайшим кустам. — Через пруд пойдем. Сейчас все заняты хозяйством. Должны проскочить.

В итоге, еще минут сорок нам пришлось ползти, в полном смысле этого слова, по каким-то зарослям. Вернее, мы топали гуськом по дорожке, которая шла вдоль большого, широкого пруда, но при этом, при малейшем шорохе, ныряли в осоку или прятались за деревьями. Нужно ли говорить, что, естественно, в деревне шорохи — обычное дело. Поэтому внешне все так и выглядело, что ползли.

Только выберемся на тропинку, Жорик, который двигался первым, начинал тут же энергично махать руками и опять прыгал в заросли. В общем, как дураки, отвечаю. Так еще Семен, юный партизан, ломился через эти кусты с таким треском, что вся наша конспирация выглядело полнейшим бредом.